Радуга — дочь солнца - Виктор Александрович Белугин

Мотор не работал. Гнетущая тишина висела над полем, и только далеко за лесом еще бродили какие-то неясные гулы.

Яшина сторожка

1

Разыскивать Яшину сторожку мы отправились на мотоцикле. Был конец лета, почти беспрерывно шли дожди, над землей клубился сырой туман, и побуревшие стога сена сиротливо стояли на скошенных лугах. Дорога, разбитая тракторами, уходила в лес, в глубоких колеях тускло поблескивала вода, и мотоцикл вскоре пришлось оставить. Последние километры шли пешком.

Лес становился все глуше, и только когда перешли заросший крапивой шумный ручей, взору открылась обширная лесная поляна, окруженная столетними дубами. Это место и было Яшиной сторожкой. Туман рассеялся, и солнце освещало теперь всю поляну, зеленевшую поздней отавой. В дальнем углу мы нашли неглубокий котлован, сплошь заросший рябиной и акацией. Среди кустов бузины и шиповника валялись исковерканные остовы кроватей, черепки от посуды и горелые гвозди. В стороне лежала ржавая станина печатной машины и большой кусок спекшегося типографского шрифта.

Это все, что осталось от дома лесника Ивана Васильевича Яшина.

* * *

Еще задолго до революции московский купец Смирнов купил недалеко от Рузы шестьсот сорок десятин земли. Значительную часть ее занимал лес. Смирнов был человек хитрый и оборотливый и заранее прикинул, какой доход он будет получать. Выходило немало. Здешние места приглянулись ему, и хотя он был уже не молод и к тому же хром, все-таки, опираясь на клюшку, обошел пешком свои новые владения. Теперь нужно было оставить здесь надежного человека.

Как раз в то время приехал из Калуги Иван Яшин с молодой женой Екатериной Максимовной. Стороной Смирнов узнал, что Яшин мужик трезвый, неподкупной честности. Домом своим обзавестись еще не успел. Вот тогда купец и предложил ему стать лесником.

— Я ведь, Иван, знаю, что податься тебе некуда. Своего угла и того не имеешь. Вижу, что жена родить скоро будет. Куда с малым дитем пойдешь? Я тебе сторожку построю и три рубля жалованье положу. Вот они деньги, получай.

Купец укатил в Москву, где у него на одной из Мещанских улиц был двухэтажный дом, а Яшин поселился в сторожке.

Екатерина Максимовна долго не могла привыкнуть к лесной жизни. Ненастными осенними ночами к сторожке подходили волки и выли. Под самыми окнами глухо шумели сосны и пугающе скрипела старая береза.

— Господи, — жаловалась Екатерина Максимовна мужу. — Глухомань-то какая. Ни одного человека вокруг.

— И в городе не сладко, — обрывал ее Иван. — Нашему брату везде маета.

Но со временем и она привыкла и даже полюбила этот чудесный лесной уголок. Да и как было не полюбить, если здесь родились и росли ее дети.

Иван с утра уходил в лес, осматривал делянки, охотился на волков, ловил в речушке рыбу. Лес он любил страстно, знал наперечет каждое дерево и не спал по ночам, когда приезжали лесорубы с топорами и пилами.

Изредка в сторожку наведывался Смирнов. В последний раз он приезжал уже после революции. На делянках оставалась большая партия невывезенных бревен. Купец долго смотрел на них, потом сказал:

— Теперь, Иван, ты богаче меня стал. — И добавил с усмешкой: — Кто был ничем, тот станет всем.

— Зря вы приехали, — хмуро сказал Иван. — Лес вывозить не дам. Он теперь государственный.

2

Уже при Советской власти на месте старой сторожки Яшин построил новый просторный дом. Вокруг дома разросся прекрасный сад. На лесной поляне жизнь потекла по-новому. В доме появились газеты и книги, а потом и радиоприемник. Была у Яшина и лошадь Муран. На ней он возил ребятишек в школу, а сам по лесу по-прежнему ходил пешком. Но ходил он теперь не как наймит, а как рачительный хозяин. На вырубленных делянках корчевал пни, сажал молодые деревца. С браконьерами был строг и беспощаден, спуску не давал никому.

А время шло. Молодые дубки, охранявшие поляну, превратились в могучих великанов с красивыми развесистыми кронами. Один из них, тот, что стоял особняком недалеко от дома, высокий и стройный, Иван Васильевич особенно любил. И однажды вечером, когда сидели всей семьей за самоваром, сказал детям:

— Умру, похороните под этим дубом. Таков мой наказ.

Сказал просто так, на всякий случай, чтобы знали. О смерти не думал, хотя в ту пору ему было уже под семьдесят. Был он по-прежнему худощав, жилист и крепок, только седина пробилась в бороду да глубокие морщины прорезали лоб. Но глаза не утеряли зоркость, не ослабли руки, и, как и раньше, он без промаха бил влет из бельгийского охотничьего карабина.

Да и кто будет думать о смерти, когда вокруг творились великие свершения. Газеты и радио приносили удивительные вести: Днепрогэс, Магнитка, Московский метрополитен. Смолоду Иван Васильевич учился мало, и теперь жадно впитывал в себя все, что доводилось узнать. А узнать можно было многое — восемь человек детей, и все учатся. Особенно любил Иван Васильевич по вечерам слушать, как читает вслух его внучка Поля.

— Теперь дела пойдут, — удовлетворенно говорил он, слушая рассказ о папанинцах. — И подальше полюса заберутся. Руки у людей раскованы.

Было, конечно, и такое, что немало огорчало старого лесника. На соседнем участке лесником работал Блинов. Встречались они редко, разговаривали мало, но Иван Васильевич знал, что Блинов люто возненавидел его с тех пор, как он однажды сказал ему:

— Не по совести живешь, Николай Трофимыч. За водку продаешься, лесом спекулируешь. Смотри, не пришлось бы отвечать.

— А что, он твой, лес-то? — огрызнулся Блинов.

— Не мой и не твой — общий. Потому и говорю.

— Вот в том-то и дело, что не мой и не твой. Значит, и не лезь, куда не просят.

— Ну, вот и поговорили, — спокойно сказал Иван Васильевич. — Теперь ты знаешь, попадешься с поличным — мимо не пройду.

3

Потом началась война. И сразу все остальные заботы отодвинулись на задний план. Сыновья ушли на фронт. Внучка Поля жила в Рузе, она только что окончила среднюю школу. Иван Васильевич, как и в первые дни, остался вдвоем с Екатериной Максимовной. Иногда прибегал внук Павлуша. Сводки с фронта приходили одна тревожнее другой. Враг прорывался все дальше в глубь страны. Пал Смоленск. А через несколько дней пришло сообщение о гибели сына. Весь этот день Иван Васильевич провел в лесу, домой вернулся с почерневшим лицом и вечером долго стоял у колодца, вглядываясь в холодное осеннее небо, откуда доносился тяжелый гул идущих на Москву вражеских бомбардировщиков.

Каждую ночь на западе багровыми зарницами полыхало небо, глухой прерывистый рокот